НАРОД РОССИИ

  • Автор темы Автор темы Alenok
  • Дата начала Дата начала
GoxRVw4SO6M.jpg
 
DEUiGAv21z4.jpg

Любимый народом киногерой Павел Верещагин из к/ф «Белое солнце пустыни», имеет реального прототипа – Михаила Поспелова.

История Красного шайтана
 
Есть династии космонавтов!

Сергей Волков, напарник Михаила Корниенко. Герой России, сын космонавта, Героя Советского Союза Александра Александровича Волкова. Первый в мире космонавт во втором поколении.
Страна должна знать и уважать своих героев
 
Страна должна знать и уважать своих героев
Никто никому ничего не должен. Прекращай всякие насильственные методы предлагать.
Я ж не на тебя их применяю! Спи спокойно!
Вообще не применяй. А то получишь майдан.
 
Никто никому ничего не должен. Прекращай всякие насильственные методы предлагать.
Я ж не на тебя их применяю! Спи спокойно!
Вообще не применяй. А то получишь майдан.
Нашёл чем пугать!!!!!
 
Доктор Синяков — ангел из нацистского концлагеря

Он был единственной надеждой на спасение для сотен узников концлагеря Кюстрин. «Русский доктор» Георгий Синяков сутки напролет оперировал безнадежных больных и, рискуя жизнью, помогал пленным организовывать побеги. Сам же доктор и не думал бежать — до освобождения лагеря он оставался с теми, кто нуждался в его помощи.
Синяков воскрешает из мертвых

В августе 1944 года штурмовик Анна Егорова не вернулась с очередного задания. На Магнушевском плацдарме за Вислой ее Ил-2 был сбит, а обгоревшего и едва подающего признаки жизни пилота подобрали немцы. Следующим пунктом назначения Егоровой стал Кюстринский концлагерь.

На родину летчицы, в Тверскую область, отправили похоронку, а в вышестоящий штаб — наградной лист о присвоении ей звания Героя Советского Союза посмертно.

Что ждало раненую летчицу в лагере, где людей тысячами выкашивали голод и непосильный труд, представить несложно. Однако ей удалось выжить, а заслуженную Звезду Героя получить — хоть и спустя 20 лет после Победы — лично.

Это чудо стало возможным во многом благодаря «русскому доктору». Он не только лечил Егорову, но и прятал ее ордена, делился своим пайком.

«Всех пленных согнали в колонну, и, окруженная озверелыми конвоирами, немецкими овчарками, она потянулась по Кюстринскому лагерю, — писала Егорова в воспоминаниях. — Меня несли на носилках, как носят покойников на кладбище, товарищи по беде. И вдруг слышу голос одного из несущих носилки: «Держись, сестренка! Русский доктор Синяков воскрешает из мертвых!..».

Пленный доктор

Георгий Синяков ушел на фронт на второй день войны. В должности ведущего хирурга медико-санитарного батальона воевал и спасал раненых на Юго-западном фронте.

5 октября 1941 года у деревни Борщевка, под Киевом, советские части отступали под натиском противника. Наступление немецких сил было настолько стремительным, что бойцы не успели эвакуировать военный госпиталь: раненые и медицинский персонал остались на оккупированной территории. Так Георгий Синяков, не пожелавший оставить попавших в окружение раненых, оказался в плену.

В мае 1942 года, пройдя лагеря Борисполя и Дарницы, он стал узником № 97625 Кюстринского международного лагеря военнопленных неподалеку от Берлина.

Синякова назначили лагерным хирургом и тут же устроили ему «экзамен» — приказали сделать операцию.

Посмотреть, на что он способен, собрались многочисленные надзиратели во главе с доктором Кошелем.

«У ассистентов Георгия Федоровича от волнения дрожали руки, — писала в воспоминаниях Анна Егорова. — Кто-то из фашистов громко утверждал, что самый лучший врач из России не выше немецкого санитара. А доктор Синяков, еле держась на ногах, бледный, босой, оборванный, делал резекцию желудка».

С того дня квалификация «русского доктора» — так стали называть Синякова — не вызывала сомнений ни у надзирателей, ни у ассистировавших ему европейских врачей-заключенных.

Он сутками напролет оперировал больных, делал сложнейшие операции, даже не имея необходимых инструментов. Операции, перевязки… Доктор валился с ног, но в бараках находились более тысячи раненых и больных, которым нужна была помощь.

Георгий Синяков не только лечил пленных — с ними он делился и частью своего усиленного пайка: обменивал сало на хлеб и картошку, которыми можно было накормить большее число заключенных.

«От имени всех пленных лагеря доктор Синяков и профессор Белградского университета доктор Павле Трпинац ходили в гестапо и требовали разрешения лечить меня, — писала Анна Егорова. — Да, именно требовали (…). Я думаю, русский хирург Синяков вообще имел такое право — требовать».

Однажды он спас сына одного из гестаповцев, после чего к нему не только стали обращаться за лечением немцы из ближайших поселений, но прониклась доверием вся охрана. Синяков смог свободно передвигаться по лагерю, бывать там, куда пленных не пускали.

Имея подобные привилегии, врач вскоре возглавил подпольный комитет в лагере. Он распространял листовки о положении дел на фронте, поднимая боевой дух узников Кюстрина, и даже организовывал побеги.

В инфекционных бараках, куда нацисты боялись совать нос, под номерами умерших он прятал пленников, готовившихся к побегу. Подпольщики разрабатывали маршрут побега, снабжали узников картой, а также часами или компасом, сушили для них сухари. Когда все было готово, ни о чем не подозревавшие немцы вместе с трупами заключенных вывозили за пределы Кюстрина и «подопечных» Синякова.

Освобождение лагеря

В январе 45-го, когда фронт приблизился к Кюстрину, подпольщики были готовы начать восстание. Но нацисты их опередили: ночью узников погрузили в эшелоны, а тех, кто мог идти, погнали пешком через замерзший Одер. Самых слабых и истощенных, больше не годившихся для каторжных работ, — таких заключенных было около 3000, — следовало уничтожить.

«Доктор, вас не тронут…», — говорили оставшемуся в лагере Синякову охранники. Они же подтвердили и его догадки о дальнейшей судьбе заключенных. Тогда «русский доктор» решил, что не оставит своих. Вместе с переводчиком он пошел в казарму, чтобы поговорить с лагерным руководством.

Что говорил Синяков и что донес до гитлеровцев переводчик — неизвестно, однако нацисты покинули лагерь без единого выстрела.

А вскоре в Кюстрин вошли бойцы майора Ильина из 5-й ударной танковой армии генерала Берзарина.
После войны

Георгий Синяков дошел до Берлина, в победном мае расписался на Рейхстаге. После войны переехал в Челябинск, где работал заведующим хирургическим отделением медсанчасти ЧТЗ и преподавал в мединституте.

О войне и лагерном прошлом Синякова стало известно лишь в 60-е, когда вышел очерк «Егорушка» о судьбе летчицы Анны Егоровой и спасшем ее удивительном «русском докторе».

Со всего Советского Союза и Европы в Челябинск стали приходить письма благодарности от спасенных хирургом бывших заключенных.

«Я многим обязана чудесному русскому доктору Георгию Федоровичу Синякову, — писала Анна Егорова. — Это он спас меня от смерти в концлагере Кюстрин».

К сожалению, подвиг Синякова не был отмечен государством. Летчики, танкисты, бывшие узники Кюстрина пытались выхлопотать для него боевые награды, считая, что он достоин звания Героя Советского Союза. Но тщетно.

Сам же Синяков говорил: «Плен — это беда, несчастье. А разве за несчастье награждают? Моя награда — жизнь, возвращение домой, к семье, к работе, эти письма от людей, которым я помог в час тяжкого горя».
 
Последние слова Российского военного погибшего в Сирии

А. Прохоренко: "Командир, я окружен. Они здесь. Я не хочу, чтобы они взяли меня и утащили в плен. Запрашиваю атаку с воздуха. Они будут издеваться надо мной и над моей формой. Я хочу умереть с достоинством, хочу, чтобы все эти сволочи погибли вместе со мной. Пожалуйста, исполните мою последнюю волю – запросите атаку с воздуха. В любом случае, они убьют меня.

Командир: "Пожалуйста, подтвердите свой запрос".

А. Прохоренко: "Они вокруг. Это конец, товарищ командир, спасибо. Расскажите моей семье и моей стране, которую я люблю. Скажите им, что я был храбр и я сражался до последнего. Пожалуйста, позаботьтесь о моей семье, отомстите за мою смерть. Товарищ командир, прощайте. Скажите моей семье – я очень люблю их"

Александру Прохоренко было всего 25.
 
Последние слова Российского военного погибшего в Сирии

А. Прохоренко: "Командир, я окружен. Они здесь. Я не хочу, чтобы они взяли меня и утащили в плен. Запрашиваю атаку с воздуха. Они будут издеваться надо мной и над моей формой. Я хочу умереть с достоинством, хочу, чтобы все эти сволочи погибли вместе со мной. Пожалуйста, исполните мою последнюю волю – запросите атаку с воздуха. В любом случае, они убьют меня.

Командир: "Пожалуйста, подтвердите свой запрос".

А. Прохоренко: "Они вокруг. Это конец, товарищ командир, спасибо. Расскажите моей семье и моей стране, которую я люблю. Скажите им, что я был храбр и я сражался до последнего. Пожалуйста, позаботьтесь о моей семье, отомстите за мою смерть. Товарищ командир, прощайте. Скажите моей семье – я очень люблю их"

Александру Прохоренко было всего 25.

Александру Прохоренко было всего 25.
Вечная память герою России.
Александр Прохоренко.JPG

Всего 25...
Александр Прохоренко
Александр Прохоренко (2).jpg

Герой Пальмиры
Где жил и чему учился погибший в Сирии спецназовец Александр Прохоренко
 
91-летний ветеран ВОВ прыгнул с парашютом ко Дню Победы
Под Мензелинском 91-летний ветеран Великой Отечественной войны Павел Клетнев совершил очередной прыжок с парашютом. Он ушел на фронт в 1942 году, годом позже был направлен в десантные войска. Клетнев участвовал в освобождении Венгрии, Австрии и Чехословакии. В возрасте 88 лет он снова захотел почувствовать себя в «крылатой пехоте» – с этого момента каждый год накануне Дня Победы совершает прыжок с парашютом.
 
В 1913 году американские товарищи из Социалистической партии США сделали подарок Льву Троцкому – они вручили ему американский паспорт на имя Харланда Сандерса. :grin:

48392_600.jpg
 
МНЕНИЕ: Нас не надо жалеть
(Автор: Захар Прилепин)

Недавно писатель Людмила Улицкая - один из самых значимых и тиражируемых литераторов в России - разоткровенничалась по поводу своего отношения к итогам Великой Отечественной.

Следующий диалог произошёл в эфире одной из радиостанций.

В числе прочего, она сказала следующее:

"Вы знаете, мы все с легким таким снисходительным относимся к французам, потому что мы-то молодцы. А французы – вот, они немцам сдали свою страну. Сейчас прошли годы – Париж стоит, они его сохранили, они сохранили культуру. Да, конечно, французы не молодцы, а мы молодцы. Но страна была разрушена, народу погибло ужасное количество... У Победы есть цена. Потому что миллионы погибших людей – это, конечно, очень большая цена. Французы своих уберегли на самом деле".

Захар Прилепин о спекуляциях на тему цены, заплаченной за победу в ВОВ.

Пытаться в каком-то логическом ключе отвечать этим… высказываниям — очень сложно.

Признаться, прочитав распечатку её интервью, я минуту сидел, не в состоянии отреагировать вообще.

"Французы уберегли своих" - а других? А ваших? Эти миллионы сожжённых — их кто должен был уберечь?

Причём я догадываюсь, что даже эти слова Людмила Евгеньевна произносит немного сдерживая себя — эфир всё-таки, есть определённые приличия — а внутри она формулирует всё это куда радикальнее. Хотя — куда уж радикальней?

Оскорбление — а это, безусловно, оскорбление — нанесено не только русским, не только народам, потерявшим тысячи и тысячи своих сыновей — белорусам, украинцам, армянам... Улицкая, признаем, унижает свой собственный народ.

Ведь по данным Центрального архива Министерства обороны России, в войсках Красной армии насчитывалось около 501 тысячи евреев: из них погибло в боях, умерло от ран и болезней, пропало без вести 198 тысяч военнослужащих-евреев. Это составляет 39,6 % от их общего числа! Из 800 тысяч женщин - участвовавших в войне, 20 тысяч были еврейками. Только медиков погибло — шесть тысяч! В командовании Красной армии насчитывалось 305 евреев в звании генералов и адмиралов, 38 из них погибли в боях. На год раньше Александра Матросова, как и многие другие воины, 22 февраля 1942 года закрыл грудью амбразуру вражеского дзота Абрам Левин. Такой же подвиг совершили ещё четверо евреев.

Высокая цена? Не надо было платить?

Отвечать Улицкой должен, конечно, не я.

Отвечать ей должен замечательный русский советский поэт Павел Давидович Коган. Но только 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском возглавляемая им разведгруппа попала в перестрелку, в которой Коган был убит.

Ответить ей мог бы замечательный русский советский поэт Евгений Аронович Долматовский — начавший воинскую службу, между прочим, ещё в 1939 году, и принявший участие, как сегодня бы сказала Людмила Евгеньевна, в "аннексии" Западной Украины и Западной Белоруссии (эти территории принадлежали тогда Польше, и не по праву).

Долматовский в августе 1941-го попал в Уманское окружение и был взят в плен, из которого бежал снова на фронт.

Высокую цену платил. Не надо было её платить. Дешевле можно было обойтись. Как настоящему парижанину.

А он вместо этого сочинил "Любимый город может спать спокойно..." и "Дорогу на Берлин".

Впрочем, и сегодня есть кому ответить.

У Александра Моисеевича Городницкого — пережившего ленинградскую блокаду в 10-11-летнем возрасте, то есть знающим заплаченную цену в тысячу раз больше, чем Людмила Евгеньевна, - так совпало, уже есть стихи, написанные ровно по тому же самому поводу:

"Вспомним блокадные скорбные были,

Небо в разрывах, рябое,

Чехов, что Прагу свою сохранили,

Сдав её немцам без боя.

Голос сирены, поющей тревожно,

Камни, седые от пыли.

Так бы и мы поступили, возможно,

Если бы чехами были.

Правы бельгийцы, мне искренне жаль их, —

Брюгге без выстрела брошен.

Правы влюблённые в жизнь парижане,

Дом свой отдавшие бошам.

Мы лишь одни, простофили и дуры,

Питер не выдали немцам.

Не отдавали мы архитектуры

На произвол чужеземцам.

Не оставляли позора в наследство

Детям и внукам любимым,

Твёрдо усвоив со школьного детства:

Мёртвые сраму не имут".

Счастье какое, что есть такие стихи. Что вы, лукавые гуманисты и ласковые фарисеи, предсказуемы заранее и на века.

Цена той войны известна. Не все, наверное, стоили той цены, но пересчёта не будет.

Пусть говорят все, кто обрёл чужой смертью право жить и разговаривать.

Просто слушать это нет сил никаких уже.
 

Счетчик

Яндекс.Метрика
Назад
Сверху Снизу